О том, о сем

Сегодня мама попросила помочь ей со старыми фотографиями, смотрели, что еще не оцифровано и не перенесено в ее электронные альбомы. Задержалась на фотографии своей бабушки, Татьяны Афанасьевны. Так плотно меня окружили воспоминания, что не поделиться стало невозможно.
Бабушка моя рано ушла, ей было всего 62 года, но так много от нее осталось во мне, ее единственной внучке. Самое мое первое воспоминание: мама с папой что-то мне выговаривают, собираются в угол ставить, а я думаю о том, как бы исхитриться и забежать в бабушкину комнату, там они меня точно не достанут, бабушка в дверях встанет и не пустит.

Руки у моей бабули были золотые, все она умела: шить, вышивать, вязать, готовить, да не как-нибудь, а очень профессионально. Штопала так одежду, что невозможно было найти место бывшей дырки. А ее рецепты еды и выпечки до сих пор живут в семье.
В советские времена трудно было найти что-то приличное из одежды. Бабушка моя с мамой смотрели фильмы, на дикторов, на эстраду и выискивали интересные фасоны, которые потом бабуля воплощала на своей зингеровской машинке. Помню, мне подарили необыкновенную немецкую куклу на праздник, бабушка на нее посмотрела и сшила мне платье такого же фасона. Меня за машинку посадила в 6 лет, говорила, что все умения пригодятся в этой жизни. Ой, как пригодились, много раз ее вспоминала.
Пироги бабушка пекла и варенье варила с особым настроением. Одевала очень чистый фартук и косынку, и с улыбкой приступала к замесу теста. Отвлекусь: прочитала днями, что в Сибири говорили не «месить» тесто, а «творить», очень похоже по настроению к тому, как моя бабушка к этому действу относилась. Просила нас не разговаривать громко и не кричать, тесто поднималось. Она мне всегда говорила, что нельзя готовить еду для близких людей в плохом, а тем более гневливом настроении. Сейчас это назовут бытовой магией, а я бабушкины заветы всегда строго выполняла. Более того: никогда ничего из того, что предназначалось людям (одежда ли, украшения или еще что-то) не делала в недовольстве или гневе.

Недавно детям рассказывала о 70-х, увлеклась и решила кое-что записать.
Я училась классе в 9-м, когда на наши экраны каким-то невероятным образом прорвалась передача о французской эстраде. Магнитофоны тогда были большущие, катушечные. Хорошо помню, как дрожащими руками заправляла катушку в магнитофон, про себя умоляя: «Только бы не зажевал, только бы не оборвал…». Потом полкласса у меня переписывало эти замечательные песни. Джо Дассен, Далида, Клод Франсуа, Шарль Азнавур – сами имена звучали будто из сказки. Кто-то их услышал впервые. Стали появляться грампластинки с Beatles, их тоже переписывали и затирали до невозможности. В 77-м в институте познакомилась с винилом разных рок групп, умоляла папу привозить пластинки из командировок, это была величайшая ценность. Позже на вечеринках звучала танцевальная музыка Boney M и других.

А вот наших рокеров мы смотрели по каким-то подвалам и подмосковным заводским ДК. Приглашения стоили бешеных денег - 10 рублей, часто себе позволить такое не могли, но выделяли. Забавные такие были билеты - приглашения - на почтовых открытках текст и печать какого-нибудь заводоуправления. "Машину времени" так помню слушала, Градского и много еще известных потом и неизвестных групп.

А еще мы пели под гитару. Гитаристы были самыми уважаемыми и любимыми людьми в компании, девчонки в них влюблялись чохом. Как-то сложилось, что мы не пели дворовые песни, в основном это был Окуджава, Давыдов, советские барды. В нашей кампании была традиция – ежемесячные субботы, когда мы собирались попеть. Пили пиво «Жигулевское» или «баночное» разливное, но не напивались.

Много, просто запойно читали. Была у нас такая привычка: в присутствии нового человека перебрасываться фразочками из прочитанных книг Ильфа и Петрова, Зощенко, Булгакова и других (многие из этих книг можно было либо за бешеные деньги приобрести у книжных фарцовщиков либо читать тайно друг другу передаваемые в отпечатанном на ротаторе виде). Если человек подхватывал – понимали, что свой, если нет – присматривались. Молоды были, неопытны.

Мода тогда была, как сейчас называют, уличной. То кофточки «лапша» в моде, то шапочки с вытянутыми петлями, то брюки клеш, то кримплен поголовный. Папа мой ездил в загранкомандировки иногда, помню, просили его привезти: мохер в мотках, джинсы, пластинки, искусственные шубы, отрезы кримплена и гипюра, фломастеры. Многие отлично шили и вязали. Бабушка моя меня шести лет за швейную машинку посадила, говорила: «Если не заработаешь, так семью оденешь». Так и было. Платки покупала и шила себе модные кофточки с «кенгуру» и «хомутами», перешивала всяко-разное, однажды из старого песца при помощи хны сделала молодую лису. Вся эта нехватка рождала особый вид сметливости, когда из ничего учишься делать что-то.

Стрижка «сэссун» стала прямо таки откровением. У мен я волосы тогда были длинные, стричься не хотела, но пришлось: ставила соседке банки, неаккуратный пасс и волосы просто пыхнули. К парикмахеру пришла , попахивая паленой курочкой, и сделали мне короткий модный «гарсон».

Отдыхали «на юге» - в Крыму или на Кавказе или в Калининградской области. В основном ездили «дикарями». Помнится, однажды тетушка отца – великая мастерица что-то доставать – презентовала нам две путевки в пансионат «Массандра» в Ялте. Очень забавно случилось по приезду: местом нашего расположения оказалась огромная открытая терраса на последнем этаже (даже не помню на сколько человек), от воздуха отделенная гобеленовым занавесом. Зато потрясающий вид на море искупал все неудобства.

Осенью на автобусе от маминой работы ездили за грибами. А еще на автобусах же путешествовали по Подмосковью, Золотому Кольцу и немного дальше. В относительно недальние переезды автобусы были не с удобными креслами, а с дерматиновыми сидениями, но желание узнать новое пересиливало возможность неудобств.

Осенью же от школ, институтов, разных НИИ и других предприятий в Подмосковье тянулись караваны автобусов – на картошку. Физический труд на благо общества проходил всегда весело, посылали в основном молодых, а молодые всегда найдут повод посмеяться. Кстати, если мешки собранных овощей оставались в поле, то благодарные колхозники часто в глубокие вечера утаскивали их для собственных нужд.

Об учебе в институте надо писать отдельно, слишком много интересного случалось в это время.