"Путевой Дневник - Моя земля" глава 23

П. Ильинский - Я пришла к поминальному камню, чтобы имя твоё прочитать…

Не, знаю, может быть, в этом и есть какая-то высшая правда жизни, природы, что время разрушает всё, а земля поглощает отжившие своё города, сооружения и человеческие могилы… Иначе, вероятно, такая крохотная наша планета усеялась могильными камнями и крестами, что некуда было бы ступить…

Но я не о том…
Я, о короткой человеческой памяти и того разрушительного неуважения к праху ушедших…

Да, простят меня те, кто читает этот «Путевой дневник» за такую грустную, и даже отчасти табуированную тему. Но слов из песни не выкинешь…

Увы, путешествуя по России, именно по России, за многие годы я насмотрелась, как легко мы уничтожаем старые захоронения, да и не только старые. Кладбище в Иркутске, где похоронен мой дед – уничтожено, кладбище на Семёновском озере в Мурманске, где похоронены мои родственники, превратилось в непроходимую заросшую чащу, хоть там есть даже мемориал погибшим. Может быть, только он и останется…Колумбарий на Востриковском кладбище в Москве являет неприглядную картину, с давно облупившейся побелкой и развороченными ячейками, забитыми мусором…

Часто думаю, а что будет, когда придёт моё время уйти? Кто будет смотреть за тремя могилами моих родителей и мужа? Некому…

Как-то недавно прочитала о законе «о погребении», который намереваются выпустить. Он меня поверг в ужас своим цинизмом и безжалостностью. Вот только кусочек из комментария: «Администрация кладбища не имеет желания благоустраивать их за свой счет, поскольку ответственность за захоронение несут родственники захороненного, но с другой стороны нехватка мест заставляет служителей ритуальных агентств искать выход из тупика, ведь на кону миллионы долларов, в которые оценивается ритуальный бизнес сегодня. Специалисты считают, что вопрос разрешения рекультивации – это вопрос времени, рано или поздно использовать земли давних захоронений все равно придется…»

В другом источнике прочитала, что создадут комиссии, которые будут признавать могилы бесхозными. Эксгумировать захоронение и перезахоранивать в общей могиле. Представляю, что это будут за комиссии, зная бессовестность современных работников похоронного дела! И представляю, что это будут за «поля памяти», если уже сейчас мне рассказывали местные люди в маленьких городках, что на старых кладбищах устроили танцплощадку, и порой из земли во время танцев выскакивают человеческие кости… А сколько новостроек выросло на старых кладбищах? Примеров можно много привести…

Встревоженная этим проектом, обратилась к работникам кладбища. Мне ответили, что закона пока нет такого, но, вероятно, скоро введут аренду земли на 15 лет - (это при том, что за землю уже уплачено при захоронении) - И, вообще, чего мол, вы волнуетесь, двадцать лет - большой срок и никто могилу двадцать лет не тронет, если на ней стоит памятник… А если не стоит? А если просто деревянный крест, который сгниёт за эти двадцать лет? А, если я по здоровью могу прийти только раз в году. А остальное время там безудержно поднимается сорняк, как будто могила бесхозная?

Хотела передать права владения захоронениями своей внучке. Но сказали, что это настолько сложно сделать, что замучаешься ходить по инстанциям…

Грустно, очень грустно от этой неприглядной картины…
Да и как-то не по-христиански эти проекты об эксгумации, а по сути, отправление праха на свалку…

Вот, и, посмотрев на старое Ильинское кладбище, укрепилась в правильности желания, уже ушедших из жизни моих близких, развеять их прах над местом, где каждый был счастлив, и, где никогда не ступит нога человека… Их желание выполнено…Родные могут приехать на эти места и поклониться… Светлая память… В нашей семье это, кажется, уже становится традицией… Пусть остаются дела наши, и, живы мы, пока жива память у наших потомков и близких…

Симонов Валерий Иванович привёз нас на своей машине к старому кладбищу. Да, и идти-то там было совсем недалеко, потому что оно когда-то существовало на холме как раз напротив собора.

Мы бы никогда не догадались, что здесь был погост. Валерий Иванович уже точно не помнил, где нашёл Субботинский могильный камень. Мы побрели в поисках по склону по пояс в траве и кустарнике, рассеявшись друг от друга на некоторое расстояние.

О том, что здесь когда-то были захоронения, можно было предположить по двум остаткам ржавых железных каркасов от небольших памятников, валявшихся, вероятно, уже совсем не на тех местах, где они когда-то стояли… И больше никакого даже намёка на могилы. Может, растащил народ памятники для каких-то своих нужд, может, время беспощадно разрушило даже камни до состояния пыли …

Мы не верили уже, что найдём нужный нам памятник. Но вдруг братец позвал нас вслед за Валерием Ивановичем. Он всё-таки нашёл!
Пришлось продираться сквозь плотные заросли кустарника между деревьев и под каким-то ворохом перепутавшихся веток мы увидели то, что искали…

Правда, подойти близко всем разом не удавалось – пришлось бы сначала вырубать просеку.
Надгробие представляло собой каменный пень, с боку которого была выбита надпись. Камень плотно зарос мхом, а надпись практически не читалась, стёртая ветрами и дождями столетия…


Надгробие показалось странным. Почему срубленное дерево? Что это – дань профессии умершего – лесоруб, столяр? Порывшись в источниках ещё до поездки в Ильинский, я узнала, что подобные надгробия известны очень давно и были широко распространены в своё время по всей России.

Появление в России ”моды” на такие надгробия увязывается с проникновением в страну учения масонов. Специалисты по русской архитектуре малых форм такое надгробие (если речь идет о конце ХVШ – первой половине ХIХ века) так и называют масонским, предполагая принадлежность людей, покоящихся под ними, к одной из лож.

До сих пор такие памятники можно увидеть на Донском кладбище в Москве, где много захоронений масонов.

Известный специалист по истории русской архитектуры Мария Нащокина (статья называется "Русский масонский сад") пишет:
"Аллегорический язык масонского учения предполагал такое же истолкование его символов и ритуалов. Сад масоны уподобляли Эдему, причем достижение Эдема являлось одной из целей морального самосовершенствования, поскольку само масонство уподоблялось райскому древу познания. (Неслучайно масонские надгробия часто делались в виде дерева с обрезанными сучьями). "

То, что принято называть ”масонским надгробием”, является, также, воплощением представлений о конце земной жизни (срубленный ствол дерева) как начале жизни праведного человека на Небесах.
Срубленное дерево-это символ конца земной жизни и начало жизни небесной.

Есть версия, что подобные надгробья ставили на могилы масонов, ушедших в молодом возрасте. Срубленное дерево символизировало рано оборвавшуюся жизнь, не успевшую дать ростки и плоды, но стремившуюся ввысь.


Дикий камень – символизирует непосвященного, но камень обработанный, гладкий – идеал духовного совершенства, к которому надо стремиться. Сочетание отполированных до блеска частей памятников с подробной имитацией грубой шероховатости древесного ствола – намекает на противоречивость человеческой натуры. Находящейся в постоянном выборе между добром и злом, между высокими идеалами (гладкая поверхность) и природной приземленностью (шероховатость, прожилки, сучья) и объединенный общим стволом (символ вертикали, единства всех начал, общности земли и неба).

Но есть и еще версии.

Это аналог мирового дерева - каменные памятники, распространенные в славянских землях с эпохи средневековья. Прототип родового дерева - пеньки предки и потомки. Или это символ, что умер последний представитель какого-то рода и "дерево родовое усохло".

Позднее подобные надгробья перекочевали повсеместно в народ, где возникли уже свои символы. Обрубленные ветки показывали количество осиротевших детей, оставленных умершим.

Братец уже имел опыт, и потому прихватил с собой всё необходимое: моющий порошок, тряпки, щётку и приступил к «реставрации» надписи.



Попытки «хором» прочесть надпись стоила больших усилий. Мы пытались с помощью мыльной пены высветить слова. Пробовали на ощупь распознать очертания букв.
С большим трудом удалось прочитать имя «Мария Николаева Субботина 1876 -1913 (или 1914 - неясно)» Далее шёл текст, который практически невозможно было прочитать, но смысл обычный для таких надписей.

Таким образом, мы поняли, что это надгробие могилы первой жены Михаила Петровича Субботина, фотографию которого мы увидели в музее на общем снимке служителей Строгановской вотчины.


Субботины: Михаил Петрович - дед дяди Володи Заболонкова, которого я не успела повидать в Перми; , Фёдор Петрович - мой прадед, Ольга Петровна (Смородская)- прабабушка братца Валерия, Семён Петрович – дед моих тётушек Поспеловых. Все они были родные братья и сестра. И эти 4 родственные ветви встретились в Перми. В Ильинском были 3 ветки, а 4-я, как раз та, чьё захоронение Субботиной мы нашли, приехали позже по нашим следам и поклонились той, кто продолжил их эстафету жизни.

Четыре ветки рода, потомков которых удалось разыскать и познакомиться.

Братец после поездки сообщил дяде Володе (Заболонкову Владимиру Ильичу) об этом памятнике. Он даже съездил в Ильинское. Но, к сожалению, Симонова Валерия Ивановича, который мог бы показать это место, не оказалось на тот момент на месте. И новых сведений о Субботиных выяснить не удалось. Но зато им показали фотографию семейства Петра Михайловича Субботина, что мы передали музею. И теперь мы можем быть спокойны, что она всё-таки попала в архивы музея, а не заброшена в какой-нибудь ящик за ненадобностью. Братец всё сделал правильно: не по дарственной оформил, а по акту передачи.

Итак, мы нашли надгробие Марии Николаевне Субботиной, урождённой Андреевой, дочери нижегородского мещанина. Что занесло её из Нижнего в Ильинское, сказать уже трудно. Но в 1901 году она вышла замуж в возрасте 25 лет. У них родилось три дочери, Вера, Мария и Софья. Софья родилась в январе 1913 года. А не во время ли этих родов скончалась Мария Николаевна Субботина? Уточнить удастся только, когда найдём метрические записи.

По неточным данным, у них были ещё дети, которые умирали в младенчестве.
Дядя Володя Заболонков – сын Марии Михайловны, дочери Михаила Петровича.

Михаил Петрович же в 1917 году уже был женат на Клавдии Алексеевне, с которой у него родилось ещё пятеро детей.

Братец рассказывал, что его отец, будучи ребёнком, был в гостях у Михаила Петровича в Ильинском: «Мария, Вера, Софья жили в Перми, я их хорошо знал, они умерли в конце 70-х. Это были двоюродные сёстры моей бабушки. А вот прабабушка с Михаилом как-то мало общалась. Отец говорил мне, что в детстве они гостили у Михаила, он жил в двухэтажном доме, и на втором этаже жили какие-то старушки, которые все чего-то вышивали, а на лавке во дворе сидела глухонемая девочка (дочь Михаила Петровича – Нина) и все смотрела на дорогу... Стены комнаты были заклеены старыми, ещё дореволюционными газетами… Но этого дома нет, это место затоплено водохранилищем."

На этом же старом кладбище были похоронены и мой прапрадед Пётр Михайлович и мой дед Фёдор Петрович. Но вряд ли уже когда-нибудь я смогу найти их могилы. Остаётся только поклониться этой земле…

А пока мы отмывали памятник, нас беспощадно грызли огромные злющие комарищи. Особенно страдала я, так как всегда всё основное полчище «птеродактилей» из всей толпы выбирает почему-то именно меня, как более вкусный и сытный объект. Руки были заняты снимающей аппаратурой, капюшон съехал на нос, а тут ещё настойчиво зазвонил телефон. И муж, ласково так: «А что это ты не звонишь, да где ты, а я тут вот то-то и то-то….». Разговор грозил затянуться. А у меня уже билась в висках только одна мысль: «Скорей бы из этих зарослей от этих проклятых кровопийц!» И я рявкнула поласковее: «Ну, не сейчас, не сейчас! Всё потом!»



Видеозаписи я ещё не разбирала. На фотографиях надпись тоже невозможно разобрать. Но есть снимки, которые сделаны ранее и не нами. Увы, прочитать тоже до конца не удаётся.

Наконец-то, мы завершили наши дела в зарослях, наполненных одичавшими комарищами, и выскочили на свет божий.

Я как-то наивно решила зафиксировать место, хотя бы приблизительно, где лежит надгробье – старое засохшее дерево, как ориентир.


Женская половина нашей экспедиции «зализывала раны» кто слюнями, кто какими-то мазилками, примостившись на сиденьях машины.

Братец с Валерием Ивановичем покуривали сигаретки и вели неспешный разговор о своём - историческом и краеведческом… Я не прислушивалась, так как их мужское пространство коконом закрыло звук, а женщине туда не пристало вторгаться. Но по всему видно, что разговор шёл не столь информативный, сколь душевно-созерцательный. Разговор двух, понимающих друг друга человека, соединившихся в одном интересе…

Я смотрела на братца и с грустью думала, как-то так неправильно устроен мир сегодняшний, что человек, так любящий свою историю (а он историк по образованию) и вынужден на хлеб насущный зарабатывать каким-то абсолютно не его трудом, тратя на это драгоценную жизнь и силы…
Было заметно, что у обоих Валериев этот разговор о любимом деле разливается глубоким удовольствием по всему организму и душе… Я любовалась и не мешала…

Время было ещё вдосталь. Но мы изрядно подустали, в животах начинало тоскливо поднывать желание чего-нибудь попереваривать. Хотелось тишины, созерцания и еды…

Решили поменять билеты на более ранний рейс, где-нибудь перекусить и отдохнуть в ожидании автобуса. Не сговариваясь, отправились вниз по улице к Обве, где когда-то была пристань и гуляли наши предки…








Опять начинал накрапывать дождь, как будто предки, позаботившись на время нашего гостевания в Ильинском, чтобы дождя не было, намекали, что на этот раз довольно с нас впечатлений, и стали сверху брызгами подгонять к отъезду…

Прощай, Моя Земля…

Впереди ещё встреча и знакомство с родными, Березники и Пожва…