Река моего детства, часть 5, последняя.

Река начинала замерзать около берегов. При этом сначала замерзала вода у левого берега. Полоска льда с каждым днем становилась все шире и шире. У правого берега густой полосой шла «шуга», а вдоль левого берега тянулась полоса темно-голубого, тонкого льда. Он прогибался под нашими ногам, шел волнами, но никогда не проваливался. Лодку к тому времени вытаскивали на берег, а трос, которым она была прикреплена к столбу на берегу, от нее отцепляли. Мы приходили к реке, затаскивали трос повыше на берег и забирались на ограду. Ухватившись за трос покрепче, мы отталкивались от ограды и летели на этом тросе на тонкий лед реки. Трос тащил нас по льду с большой скоростью, потому что лед был очень гладкий и скользкий. Тут надо было исхитриться и отцепиться от троса, чтобы он не утащил в реку. Но и трос нельзя было потерять, потому что его надо было вытащить на берег, где была очередь из таких же лихих детей. Взрослые нас прогоняли и ругали, но мы все равно катались на этом тросе. К счастью, наши полеты по первому льду всегда были удачными. Никто ни разу не попал в воду и не провалился на тонком льду.
Река всегда замерзала ночью. Случалось это в ноябрьские праздники. Утром по поселку разносилась весть о том смельчаке, который первым перешел через реку по льду. Все расспрашивали его, как это было, а он подробно рассказывал о каждом своем шаге по первому льду. Это был особый героизм местного масштаба. Ведь надо было не спать ночью, караулить тот момент, когда лед на реке замрет и перестанет двигаться. Чуть свет надо было идти к реке, нести для страховки какие-нибудь доски и найти такое место, где перейти через реку можно с наименьшей опасностью.
Как только река замерзала окончательно, на льду, где не было торосов, расчищали каток. На берегу включали мощный прожектор, а в поселковом радиоузле, который стоял на берегу реки, крутили веселую музыку. На каток шли и те, у кого были коньки, и те, у кого их не было. Мне повезло, потому что мой отец выписал мне коньки на ботинках через «Посылторг». Стоило мне прийти на каток, как около меня выстраивалась очередь из желающих прокатиться на моих коньках. Мы строго соблюдали «норму» - один круг! А мальчишки, у которых коньки были привязаны на валенки, макали ногу с коньком в прорубь, и коньки прочно примерзали к валенку. Но долго кататься мы не могли из-за сильных морозов. Каток «жил» в ноябре, а в декабре он покрывался трещинами, которые становились тем шире, чем сильнее были морозы. И наше катание заканчивалось.
Зато к островам прокладывалась лыжня. С гор кататься было нельзя из-за их неимоверной крутизны, поэтому мы не катались на лыжах, а бегали. Видимо, из-за этого многие стали спортсменами-лыжниками и даже мастерами спорта. По выходным устраивались лыжные забеги для всех желающих. Приходили болельщики. Соревнования шли по всем правилам. Я тоже участвовала в этих забегах. Но выше второго места ни разу не поднялась. Первой всегда была моя подруга Валя – дочь ссыльной партизанки-карелки и ссыльного молдаванина, не знаю, за что провинившегося перед советской властью.
Весной мы ходили по «опилочному» мосту. Справа и слева была чистая вода, а этот мост долго не таял. Но постепенно в нем появлялись многочисленные промоины. Через них перекидывали доски, которые покрывались льдом и были очень скользкими. Однажды с такой доски сорвался мой одноклассник и упал в промоину. Хорошо, что вместе с нами шли через реку на обед работницы цеха колки слюды. Одна из них не растерялась и схватила Ваську за шиворот. Она вытащила его из воды, а он так растерялся и испугался, что ничего не соображал. Его быстро потащили к берегу, потому что он был весь мокрый. А он стал плакать, потому что намокли его учебники и тетради. Купание в ледяной воде никак не отразилось на его здоровье. Васька не простыл и не заболел. Я очень боялась этих обледеневших досок. Но в то же время, мне нравилось стоять на такой доске и смотреть в воду. Она была темно-синяя, крутилась и струилась подо льдом. Сквозь воду было видно дно реки. Там лежали огромные каменные глыбы. Они были абсолютно чистыми, на них не было даже намека на водоросли. Кстати, у берегов тоже никогда не было ни ила, ни глины, а только камни, которые никогда не были скользкими, и холодный песок.
В мае начинался ледоход. Это случалось обычно днем. «Опилочный» мост вдруг медленно отрывался от берега и начинал двигаться. Его движение ускорялось, он разламывался на отдельные льдины, их догоняли другие льдины, которые мчались вниз по течению. Иногда льдинам не хватало места в реке, и они лезли друг на друга и на берег. Весь поселок приходил на берег, чтобы посмотреть на ледоход. Он продолжался дня три-четыре. После него весь берег был завален льдом. От него тянуло холодом, и таял он очень медленно. С каждым днем вода в реке поднималась все выше и выше. Она прибывала на глазах. Затапливая берега, вода уносила лед. Эти дни были очень холодными и туманными. Потом река возвращалась в свои берега. На воду спускали лодку, которая все лето служила жителям поселка переправой. Начиналась обычная летняя жизнь. В тот день, когда начинался ледоход, всегда был кто-то, кто переходил реку последним. Часто было так, что этому пешеходу приходилось бежать к берегу изо всех сил, потому что иначе его унесло бы вместе со льдом. Иногда лед уносил собак, которые прыгали с одной льдины на другую, чтобы выбраться на берег. Бывало и так, что на каком-нибудь повороте реки, случался ледяной затор. Льдины начинали громоздиться друг на друга. И тогда не только берег, но и лес с двух сторон был забит весенним льдом.
Обычно мы ждали вестей с других рек. Вот прошел лед на Лене. Начался и закончился ледоход на Витиме. Все! Теперь очередь нашей Мамы!
Зимой по льду реки прокладывали дорогу в райцентр и в соседний поселок. Ледяная дорога была гладкой, ровной, и машины ходили по ней очень быстро. Если летом мы плыли по реке целый день, то теперь дорога занимала чуть больше часа. Но зимой стояли лютые морозы, и мы успевали основательно промерзнуть даже за такое короткое время.
В тех местах, где в реки впадали ручьи и малые речки, образовывались большие наледи. Это большие ледяные наплывы на льду реки или на берегу. Они не замерзают никогда, даже в самые сильные морозы. Но течет в них не вода, а жидкий лед. Можно сказать, что это маленькие ледники. Они сильно мешали движению машин. Наледи имели разный цвет: голубой, зеленоватый, желтый, коричневый, серый или слегка розовый. Он зависел от цвета воды, из которой формировалась наледь. Всю зиму в таких местах работали дорожные рабочие, которые круглыми сутками скалывали лед с дороги, а иногда даже взрывали его. Но это мало помогало, и наледи наплывали на дорогу всю зиму. Ближе к весне в колеях дороги начинала скапливаться вода. А потом вся дорога становилась похожей на реку. Казалось, что по льду реки течет еще одна река. По такой дороге шли машины. Перед машиной катился водяной вал, и водитель не знал, что окажется под колесами машины в следующее мгновение. Людей теперь возили в кузове, предупредив, что если машина провалится в реку, то надо срочно выпрыгивать куда-нибудь подальше.

Однажды мы, свежеиспеченные комсомольцы, возвращались из райцентра (из райкома комсомола) на стареньком автобусе. Зимой темнеет рано. Стоял сильный мороз. Когда мы выезжали, градусники показывали -56. Но к ночи морозы усиливались. Мы быстро ехали по зимней дороге, которая вилась среди гор, повторяя все речные изгибы. Нигде не было видно ни одного огонька. Какие уж огоньки в глухой тайге! Было тихо, туманно и очень холодно. Автобусы раньше не обогревались, и мы сильно замерзли. Вдруг мотор чихнул раз, другой и заглох. Мы остановились. На таком морозе водитель не мог ремонтировать машину. Нам стало страшно. Ведь до поселка еще далеко. Пешком нам не дойти, потому что мы просто обморозимся. Сидеть в автобусе и замерзать – тоже нерадостная перспектива. Мы пытались согреться, бегая вокруг автобуса, но это нисколько не помогало. Мы замерзли еще больше. Тогда водитель взял паяльную лампу, заправил ее бензином и зажег. В автобусе стало тепло, и мы немного согрелись. И тут мы увидели, что со стороны поселка кто-то едет. Оказалось, что нас потеряли и поехали искать. Мы закричали: «Ура!». Приехал поселковый механик на «газике». За два рейса он вывез нас в поселок. Автобус оставили на дороге. На следующий день его притащил в поселок трактор. Вот такими приключениями запомнилось вступление в комсомол.
Мне было восемь лет, когда я стояла на берегу реки поздней осенью. По реке густо шла «шуга». Было очень холодно, и дул пронизывающий ветер. Взрослые переплывали через реку на катере. Он весь обледенел, и его раскачивали, чтобы он не вмерз в лед посреди реки. Еще вчера мы плавали на нем в школу и обратно. Он был такой же обледеневший, и мы боялись, что соскользнем в воду. Мы сидели на его носу, уцепившись за какой-то выступ, а ноги наши скользили по обледеневшей палубе. Руки немели от напряжения, и путь через реку казался бесконечно длинным. Когда катер причаливал к такому же, как он, обледеневшему берегу, то никто не помогал маленьким пассажирам перебраться с качающегося судна на твердую землю. Видимо, нас берег сам Бог, потому что несчастных случаев не было. Но в этот день детей на катер не брали. Я уже вся посинела от холода, но идти мне было некуда. Детей устраивали на квартиры к тем жителям поселка, которые жили на правом берегу. А мои родители не позаботились о том, чтобы кто-то временно взял меня к себе пожить. День клонился к вечеру. Я стояла на берегу и плакала. Кто-то из взрослых сжалился надо мной, взял меня за руку и повел на катер. Помню, как крепко держала меня рука взрослого человека. Мы переплыли через реку, и я пошла домой, не чувствуя от холода ни рук, ни ног. Родители стали ругаться и выяснять, кто из них виноват, а я заболела. У меня поднялась высокая температура, и несколько дней я лежала в постели. До сих пор удивляюсь, как мои родители спокойно уехали домой, не убедившись, что ребенок надежно устроен. Я запомнила этот случай. Он глубоко запал мне в душу. Через несколько лет, когда школа переехала на левый берег реки, я привела в дом свою одноклассницу, которой тоже, как и мне когда-то, некуда было идти в распутицу. Ее родители, как и мои, не позаботились о ней. Она не была моей подругой, но мне было просто жалко ее. И я постаралась окружить ее заботой и вниманием, чтобы ей не было у нас плохо.
А как тоскливо было жить у чужих людей! Ведь мы были маленькими детьми, нам нужны были внимание и тепло наших родителей. Я помню, как спала на холодном полу под легким одеялом. У меня болела нога, и я сама делала себе водочные компрессы перед сном, хотя жила в семье медицинской сестры. Неужели она не могла сделать компресс маленькому ребенку? Кормила она меня каждый день фасолевым супом, заправленным сгоревшим луком. Я сильно мерзла, постоянно была голодной и чувствовала себя несчастной и одинокой. Мне было всего восемь лет. Каждый день я ходила к реке и подолгу стояла на берегу. Я смотрела на «свой» берег, и мне очень хотелось домой. Но при этом я делала вид, что все в порядке и никому не жаловалась. Это не удивительно! Ведь нас воспитывали на примерах жизни пионеров-героев.