Персонажи, гл.3, часть 2

ПЕРСОНАЖИ, продолжение
................................................................................
Иногда для нанизывания автор пользуется вместо персонажей неживыми предметами. Так, в повести А. Соболя «Салон-вагон» таким стержнем является вагон, переходящий от генерала-губернатора в руки командующего фронтом, от него – к комиссару временного правительства и так далее, и тем самым дающий возможность рисовать события и людей, не связанных между собою. Иногда установка делается на изображение той или иной общей идее, носителем которой является данный персонаж, на идеографию; в этом случае вырисовка персонажа производится в соответствии с воплощаемой им идеей. Так, в «Медном всаднике» Пушкина идея незаметной личности, раздавленной мощью государства, воплощена в Евгении, лишившемся невесты из-за наводнения, в чем косвенно повинен император Петр, основавший город на опасном месте. Об этом Евгении автор не сообщает почти ничего, кроме того, что он беден и не умен; в этой обрисовке и дана идея незаметности. Носителем же идеи отрицания является Мефистофель Гёте, только насмешливый и язвительный, только разлагающий всякий живой порыв человека. Подобная установка всегда очень опасна, так как легко впасть в преувеличение, особенно когда автор стремится данный персонаж поместить в бытовую обстановку: в этом случае вместо живого человека получается отвлеченная схема, получается «ходульный» персонаж, и общее впечатление выходит фальшивым. Наконец, есть установка на «гротеск», при которой изображаются уродливо и фантастически преувеличенные черты действительности, и вместо личностей даются смешные или ужасные карикатуры; гротескная установка является той же идеографической, только вывернутой наизнанку; в порядке гротеска написаны персонажи Гоголя: Плюшкин, Манилов, Поприщин. Нередко та или иная установка сочетается с «нанизыванием». Так, например, Чичиков, являясь бытовым персонажем, волею автора разъезжает по России, входя в соприкосновением с целым рядом лиц; таким образом, Гоголь для нанизывания картин дореформенной России пользуется путешествием своего героя, ил, вернее, вводит это путешествие в целях нанизывания.
В зависимости от изобразительной установки находится обрисовка связей между персонажами и мотивировка их действий. Здесь надо иметь в виду, что так называемая «жизненная правда» и «правда художественная» весьма часто не совпадают. В жизни мы сплошь и рядом встречаемся с самыми причудливыми совпадениями, с самыми неожиданными нагромождениями обстоятельств. Перенесение же их на страницы рассказа требует всегда особенной установки. Нам известен случай, когда жена одного лица утопилась в реке за несколько верст от квартиры, находившейся на набережной канала. Спустя некоторое время, когда сошел лед, тело утопленницы всплыло как раз под окнами её квартиры. Это было, это жизненная правда, но если ввести такое обстоятельство в бытовой рассказ и мотивировать им какую-нибудь ситуацию, - получится впечатление неправдоподобия, придуманности. Между тем, в рассказе с установкой на идеографию или на фантастику, такое обстоятельство вполне уместно. С другой стороны, самые неправдоподобные, самые фантастические события не кажутся таковыми в авантюрном романе, в рассказе с «приключениями». Поэтому связи персонажей и мотивировка поступков находятся в полной зависимости от изобразительной установки. В повествовании бытовом – и связи бытовые: родственные, дружеские, экономические, пространственные (сослуживцы, постояльцы одной гостиницы) и так далее; из этих связей проистекает и переплетение интересов; мотивировка поступков и ситуаций также бытовая. В повествовании идеографическом или авантюрном, или фантастическом, - связи могут быть совершенно иными; так, например, Раскольников у Достоевского убивает старуху не из-за денег, - а ради самопроверки: «дерзнёт ли он пролить кровь, как это делали все великие, (в его понимании) люди»; то-есть здесь нам дается связь и мотивировка с точки зрения идеографической установки; в романе Хаггарда  «Она» царица таинственной страны в центре Африки, живущая 2000 лет, ожидает чудесного появления своего, убитого в древности, мужа и узнает его в приехавшем в её страну английском путешественнике;  здесь связь и мотивировка целого ряда поступков даны с точки зрения фантастической установки.
Со стороны ввода крайне важна экспозиция персонажей, особенно героев, и их характеристика. Иногда экспозиция дается в самом начал, - обрисовываются действующие лица и намечаются их связи и интересы; иногда же экспозиция дается в разбросанном виде, в задержанном, - и мы только в конце рассказа понимаем роль каждого персонажа и его значение в общем действии. То же и с характеристикой. Порою, до самого конца повествования, мы не представляем себе, чем является данный персонаж; его поступки могут быть толкуемы двояко; такой «торможенной» характеристикой поддерживается все время интерес. Так, например, в романе Хильяма Локка «Мэбиус и К» мы только в середине романа уясняем, что представляет собой Мэбиус: негодяя или честного человека, и только тогда можем оценить его поступки относительно других лиц, - дочери его, опекуна его невесты.
Начинающие писатели часто затрудняются приисканием имен для своих персонажей и способом введения имени в повествование. Имя персонажа, особенно героя, стремится быть характеристичным. Эта характеристичность может быть двоякой. Во-первых, имя может быть типичным для представителя той или иной социальной среды: попович будет называться Богоявленский, Амфитеатров; интеллигент будет носить неопределенного облика имя: Рышков, Золотарев, Чегодаев; крестьянин – «простое» имя: Карпов, Хлебников, Корнейчук; сибирское происхождение персонажа будет подчеркнуто именем с окончанием на «ых»: Черных, Поваренных; украинское – именем, оканчивающимся на «ко»: Крамаренко, Грипенко; польское – именем на «ский» или «ич»: Войнаральский, Крыжанич; грузинское – именем на «дзе», «швили», «ели»: Дубадзе, Николайшвили, Церетели; армянское – именем на «ян» или «янц»: Мазлумян, Месробянц и так далее. В произведения юмористических специальная и национальная окраска имени дается подчеркнуто: поп будет именоваться Вратоадовили, Изведиизтемницын, интеллигент – Заверзаев, Купипьявочкин; украинец – Крутотрыщенко, и так далее. На ряду с этим имя может быть характеристично в отношении самого носителя имени. В старину «достойные» персонажи именовались Правдин, Милон, Чистосердов, а «недостойные» Скотинин, Вертопрахов, Ножов. Теперь этот пример – устарел и кажется наивным; сохранился он только в юмористических рассказах, где учителя называют Азбукин, фининспектора – Налогов, и так далее. Герой одной из пьес Чехова – Иванов; это обычнейшее имя здесь знаменует, что его носитель – обыкновеннейший средний человек. Имена Онегина, Печорина, произведенные от названий северных рек, как будто бы должны указывать на душевный холод, присущий их носителям. Но чаще всего писатель стремится дать характерное имя в порядке звукообраза. Таковы имена Гоголя: Чичиков Ноздрев, Хлестаков; Достоевского: Свидригайлов, Ставрогин; Мольера: Гарпагон, Тартюф. Здесь, конечно, никаких правил указать нельзя, здесь полный простор писательскому чувству слова и звука; бывает, что писатель в процессе работы много раз меняет имя персонажа и ищет подходящее в разных адресных книгах, на вывесках и тому подобное. Имя Чичикова Гоголь взял с вывески, имя генерала Бетрищева – из книги для записи приезжающих на какой-то почтовой станции. При большом количестве персонажей следует иметь в виду, что читатель легко может спутаться в именах и, следовательно, они должны быть как можно более разнообразны и выпуклы. Подсобные персонажи лучше и совсем не именовать, обозначая как-нибудь иначе, - указанием какой-нибудь внешней черты, должности и тому подобное.
Приемы введения имени в повествование крайне разнообразны. Пушкин имитирует способ светского знакомства, представляя: «позвольте познакомить вас: Онегин, добрый мой приятель…»; Гоголь заставляет своего героя написать для заявки в полицию свое имя на лоскутке бумаги, и трактирный слуга читает: «Чичиков, помещик». У Пшибышевского один роман начинается словами: «Фальк вскочил…», так же просто, безо всяких вводящих приемов, называет свои персонажи Чехов: «Гостиная статского советника Шарамыкина»; теперь один писатель оставил своего героя заполнять анкету. – удобный прием, дающий возможность сообщить ряд данных о возрасте, профессии, семейном положении, ввести характерные особенности правописания героя и так далее.
Для обрисовки внешних черт часто пользуются прямым описанием: «это был человек среднего роста, с большой рыжей бородой…» и так далее, но охотней прибегают к непрямому описанию, заставляя данный персонаж смотреться в зеркало - «зеркало отразило усталые черты преждевременно состарившегося человека», или позировать художнику, или заставляя другой персонаж разглядывать фотографию данного, мечтать о нем, рассказывать и тому подобное. Вообще же при описании наружности избегают чересчур подробного перечня черт, так как такой перечень почти никогда не слагается у читателя в отчетливую картину, а указывают только на некоторые, наиболее характерные черты; остальное дорисует читательское воображение.