Посиделки у Роси

Моя земля – Ильинский (неоглядность)

Три часа на автобусе от Перми с одной коротенькой остановочкой, и мы в Ильинском.
Такие знакомые по исследованию названия на развилках дороги: Добрянка, Соликамск, Филатенка… Всего и не упомню сейчас. Чувство удивительное, как будто мне взяли и положили на руку всю эту географию – можно пощупать. Но заочно – это было так далеко и так давно, что сейчас никак не могу ощутить реальности – вот она эта земля, существует, живёт…Будто всё это мне снится…

Так ждала, когда появится Ильинский. Боялась какого-то непонятного разочарования, не стыковки с моими образами этого места. И вот…ОН –ИЛЬИНСКИЙ.
Сразу захватило дух от простора, воздуха, широты, бескрайности и красоты места… Охватить одним взглядом эти дали было просто невозможно! А, главное, это неровность земли, чудо как хороша! Взгорки, долины, скаты, подъёмы и река. Вернее не река даже, а водохранилище своего рода, которое образовалось после постройки Камской ГЭС. Во времена моих предков тут протекала тихая Обва и пейзаж был иной. Большая часть посёлка ушла под затопление. Жаль, очень жаль… Местные жители говорили нам, что эти преобразования принесли больше вреда, чем пользы краю… Судить не могу, им виднее.
А пока, я вдыхаю, вдыхаю всеми лёгкими, всеми порами, всем сознанием и душой этот край, дух моих предков!
Да, он такой, как я его представляла, именно такой! МОЯ ЗЕМЛЯ!!! В каких тайниках ДНК или сознания хранится эта память чувства «моя земля»? не знаю – загадка… Я бы хотела здесь жить, не оглядываясь на какие-то там инфраструктуры, условия социальные и прочую бытовую суету… Просто вот так, по чувству – хотела бы дышать этим воздухом, умиротворением, широтой и неоглядностью… МОЯ ЗЕМЛЯ…

Призрак прошедших времён

Когда заочно занимаешься географией (а в родословной это просто неизбежно), то возникает определённый образ города, деревни и даже местности. И, пока не увидишь воочию, так и живёшь сама и «поселяешь» в этот образ-призрак своих предков.

Образ Перми для меня и для моих родословных персон представлялся городом-мечтой. Своеобразным центром Уральской Вселенной, который притягивал и манил к себе необъяснимыми столичными чертами. Одно только Пермское Балетное Училище, из стен которого вышли блестящие таланты с мировыми именами, не говоря уже об Университете, порождало в моей душе и воображении некий трепет-ожидание какого-то необычного города.
И вот я в Перми. По началу мой образ никак не хотел соединяться с реальностью. Ничто не вызывало даже намёка на мои ожидания.
Вот говорят, если человек не оправдывает ваши ожидания, то это именно ваша проблема, а не того человека. Он совсем не обязан соответствовать вашим фантазиям и желаниям.

Так и с Пермью - она совсем не обязана была походить на ту Пермь, которую я себе придумала. Нет, она не разочаровала, просто никак не сливалась с моим образом. Сначала это несоответствие очень мешало моему погружению в родословные переживания. Пермь – это смесь времён, которая очень ощущается совсем не в сочетании старинных церквей и современных домов-стекляшек, а в контрасте этих стекляшек с множеством почти разрушенных бревенчатых, почерневших от времени домов и домишек. Удивительно, но именно эти дома притягивали духом эпохи прошлого. Усиливалось это чувство тем, что в окнах отгадываются признаки жизни – занавески, какой-то домашний скарб. Таксист рассказал, что старые дома облюбовывают маргиналы и туда соваться не безопасно. Это соседство прошлого и настоящего создаёт какое-то неуловимое ощущение призрака ушедшего времени, которое никак не может угомониться. Как ни странно, но усилили это ощущение и современные скульптуры «Пермяк - солёные уши» и «Медведь»

Это выражение я слышала ещё в детстве. Почему «уши», да ещё «солёные»? На соляных копях мешки носили на горбу, соляная пыль высыпалась на уши сквозь мешковину и разъедала кожу. Уши становились опухшими, раздувались и краснели. По этим ушам сразу можно было определить пермяка-рабочего, связанного с соляным делом. Сейчас это забавная скульптурная группа фотографа и пермяковых солёных ушей, которые все стремятся потереть, загадывая желание. Но думаю, что пермяку с солёными ушами было бы не до смеха, от таких прикосновений.
Медведь тоже сияет затёртым до зеркального блеска носом, ушами и лапой. Намечаются попытки потереть и хвостик.
Всё-таки люди – странные создания. С одной стороны не во что не верящие отвергатели всего и вся, с другой – как дети, до самозабвения натирают до дыр всякие места у скульптур и статуй, с невероятной надеждой на помощь кого-то потустороннего. При этом все убеждены, что именно после этого действия «обязательно сбудется».
И я тёрла и в Париже, и в Праге и в Костроме, и, конечно же, в Перми… Иногда эта традиция приводила меня в полный восторг нестандартностью места, попавшего под звание предмета свершения сокровенных желаний. Ну, судите сами, внимательно разглядев блестящие потёртости на фотографиях из разных мест мира.

Париж. Монмартр

Париж. Сорбона.

Прага. Пражский град.

Прага Карлов мост

Пермь Медведь

Пермь. Пермяк-солёные уши.

Время отдавать.

Наконец-то, наступил день визита в Музей Пермского Университета. Приготовила заранее диски, распечатки для передачи музею материалов о судьбе брата моего дедушки, основателя и первого ректора Пермского Университета, большого учёного и достойного человека – астронома Покровского Константина Доримедонтовича.

Его судьба - отражение судьбы целого поколения интеллигентов, учёных, светлых русских умов.
Вся жизнь этого человека была посвящена науке и просвещению. Директор Швабской Обсерватории в Москве, профессор Юрьевского Университета, наблюдатель Пулковской обсерватории, основатель и первый ректор Пермского Университета, профессор Томского Университета, Директор Одесской Обсерватории, Член-корреспондент АН СССР.
По его учебникам учился весь мир начала двадцатого века. Человек, далёкий от политики, полностью погружённый в науку и преданнейший служитель этой науки. Он, по природе своей не умел кривить душой, говорил то, что думал, что в дальнейшем сыграло роковую роль в его судьбе, когда написал статью о трагических днях в истории Пулковской Обсерватории, которую, по сути, разгромили большевики.
С началом войны, по старости и по болезни своей жены и её сестры, Константин Доримедонтович не смог эвакуироваться из Одессы. Жили они прямо при Обсерватории. В город вошли Румыны. Университет и Обсерватория перешли под управление Румын, среди которых было большинство коллег, учеников и друзей Покровского К.Д. ещё по мирным дням. Они, в знак глубочайшего уважения к своему учителю и коллеге, поставили охрану, разрешили продолжать обучение и изучение неба.

Авторитет Покровского сохранил жизни многим учёным и профессуре Одесского Университета, сохранил оборудование Обсерватории в таком состоянии, что после войны можно было безболезненно продолжать работу. Единственным условием новых властей было требование читать лекции в переименованном на новый лад Университете. Причём, отказ был чреват гибелью учёных и их семей.
После ухода румын из Одессы, нашлась паршивая овца среди персонала Университета, которая написала ложный донос на Константина Доримедонтовича и целую группу профессоров. Последовали аресты, унижения и допросы с пристрастием в застенках Киевского Особого Отдела. Не выдержав таких издевательств, унижений, в тюремной больничке, не дождавшись суда, скончался великий учёный Покровский К.Д. в возрасте 73 лет. Имя учёного было вымарано из учебников и печатных изданий. Только в архивах каким-то чудом сохранились обрывки дел, документов.

Судьба учёного тяжелейшим образом отразилась на жизни его детей. Только в 1993 г. сыну удалось добиться пересмотра дела и реабилитации отца.
Пермский Университет сохранил об этом человеке, не смотря на эти события, самую добрую память. Даже была назначена стипендия его имени.
Материалов у музея о Покровском К.Д. немного. Моё предложение о передаче музею копий документов и сведений, которые удалось найти о жизни моего родственника, встретили с радостью.

И вот, я уже в ПГУ. Меня ждут улыбчивые хранительницы музея. Оживлённая беседа о судьбе учёного, его семье, судьбе детей, родословной, судьбах его братьев, среди которых были примечательные личности, такие как младший брат Константина – Александр. Он больше известен под сценическим псевдонимом - Александрович Александр Дмитриевич – певец-тенор, солист Мариинского театра, партнёр Шаляпина по Дягилевской труппе.
Я передала документы не только на Константина Доримедонтовича, но и сведения о его братьях (в том числе моём дедушке Покровском Н.Д. –юрисконсульте правительства Колчака), отце Доримедонте Васильевиче – священнике, описанном у Горького в повести «В людях» и детях самого учёного.

В благодарность мне скопировали все документы, которые были в распоряжении музея. Было видно, как сияет от радости директор музея, Мария Владимировна Ромашова – милейшая женщина. Я улыбнулась: «Что, Мария Владимировна , Ваша душа внутри хлопает в ладошки, как ребёнок, получивший долгожданный подарок?» Она засмеялась – я попала в точку, отгадав её состояние – закивала головой и сказала: «У меня сегодня такой счастливый день, так давно не было такого состояния радости. Я всё не знаю, чего бы Вам ещё в ответ подарить!». В ответ я увезла не только ценнейшие копии документов, которых у меня не было, но и три солидные книги по истории ПГУ, где были и статьи Покровском К.Д.

В документах музея оказались снимки некоторых страниц личного архива Покровского К.Д. НО, увы, снимки были сделаны не профессионально и многое невозможно прочитать. История самого личного архива трагична. Когда скончался сын Покровского К.Д. - Владимир Константинович, то архив оказался на помойке. Прослышав об этом, кто-то из знающих, видимо, успел что-то ещё найти на свалке. Но в основном, архив пропал. Невосполнимая утрата. наследников у Покровского В.К. не осталось


Покровский Владимир Константинович - филолог, библиограф.
Остались вырезки его статьи в газетах.
Для меня провели экскурсию по музею и по Университету:

Юная хранительница музея Елена Тарарухина делает для меня копии.


Две хранительницы музея и директор музея (в розовой кофточке) Мария Владимировна Ромашова
Мемориальной доски на Университете не оказалось. Директор музея мне полушопотом сообщила, что её нет в связи , ка раз, с тем. что Покровский К.Д. был репрессирован. Я показала ей документ о реабилитации первого ректора ПГУ, где было написано, что в его поведении не было состава преступления. Надеюсь, что Университет сможет теперь открыто отдавать дань памяти своему основателю.

Старое здание ПГУ

Покровский К.Д. Одесский период.

Я ходила по этому старому зданию Университета и понимала, что в этих стенах, по этим лестницам и аудиториям ходил мой двоюродный дед. Здесь столько сделано по его идеям и под его руководством. Ощущала чуть ли не физически его присутствие рядом с собой.
Мария Владимировна всю нашу встречу всплёскивала руками и причитала: «Ну, как же так? Вы столько собирали, искали. Такой труд и так вот просто отдаёте безвозмездно нам?» А я недоумевала, почему это «сокровище» должно оставаться только в моих руках? Написать книгу, я просто не успею. Амбиций у меня таких нет. Почему об этом человеке может узнать только узкий круг родственников? Человек отдал свою жизнь миру, и Университету. В ПГУ, пройдёт много ещё поколений студентов, которым хорошо бы знать правду и подробности судьбы человека, который не просто был, а участвовал в создании их альма-матер.
Пришло время отдавать…

«Посикунчики» или тётушки-террористки.

Вот даю голову на отсечение, что никто не знает, что такое «Посикунчики» и, вероятно, подумали, что я совсем сошла с ума, если озорую так словами.
Так вот, «Посикунчики», в моём случае, оказались предметом террора. А мои новоявленные тётушки – террористки.

Уральский говор всегда приводил меня в тихий восторг и полный релакс. Я, вобщем-то, весьма неплохо умею имитировать говоры. Не раз замечала ещё в детстве, как только куда-то приезжаю, мгновенно сползаю на местный диалект. Как это происходит, объяснить не могу. Вероятно, срабатывает музыкальный слух, и язык воспринимается, как мелодия – просто сольфеджирую на слух. Когда училась в музыкальном училище, англичанка дивилась: «Покровская, я не понимаю, читаете Вы с таким идеальным произношением и интонацией, как будто это Ваш родной язык, но не понимаете ни бельмеса! И как это у Вас так получается?» Прошли годы, целая жизнь, я так и не понимаю ни бельмеса не только в английском языке. Но произношение…ммм….даже на французском отменное, про русские диалекты вообще молчу…

Так вот, возвращаюсь к уральскому говору. Уловить его особенности и, тем более, объяснить, оказалось крайне сложно. Сегодня попробовала прислушаться и понаблюдать.
Урал говорит не то, чтобы ярко «окая», но вся речь как будто собрана в букву «О» и идёт откуда-то из груди, а не из горла. Круглый звук, фразы, предложения даже, когда человек кричит. Никаких острых углов. Интонация намёка на вопрос слышится даже в утвердительных и повелительных предложениях. Окончания фраз и предложений не опускаются, а как бы чуть-чуть поднимаются на крохотную долю тона.
Этот извечный «вопрос» нарастает тем больше, чем дальше наш народ уходит в Сибирь, и своего апогея достигает на Байкале, когда каждое предложение, почти всегда, начинается или заканчивается словом «однако» с интонационным подъездом вверх уже на несколько тонов. Этот музыкальный вопросительный скачок как бы приглашает к продолжению диалога.
Москва звучит совсем не так: звук хоть и растянутый, но плоский, акающий, как будто рот постоянно пытается впихнуть все звуки в промежуток между открытым «А» и «И». Это так же, как сравнить, например, звучание: «ГлубОта – окиян море» и «ГлубИна – АкИАн море». В первом случае образ могучей стихии, глубОту которой невозможно измерить ничем. А во втором - какая-то лужица, глубИну которой можно изменить плоской линейкой.
Ну, это, конечно, моё субъективное восприятие, и никакой говор не хочу обидеть. О вкусах не спорят. Я люблю и балдею от закрытого «О». Вероятно, потому что выросла на Севере. А может, опять же, так реагирует моя Уральская и Нижегородская генетика.
Но это только вступление!!! Непосредственность и точность местных слов моё озорное начало приводит в неописуемый восторг!

И так, мои тётушки-озорницы подкинули мину, замедленного действия: «А ты знаешь такое слово уральское «Посикунчики»?»
После хохота до колик от самого звучания слова, возник вопрос: «Так что же это такое?»
«Посикунчики», как дурацкая песенка, застряли в мозгах, и с этого момента сопровождали меня на протяжении двух дней, даже на приёме в Пермском Университете. «Посикунчики» не дали мне покоя.
И вдруг я увидела вывеску «Уральские Посикунчики». Дальше больше: «Домашние Посикунчики», и самые разные вариации на тему этих загадочных «Посикунчиков» на каждом углу.
Насладившись досыта моими мучениями и своим терроризмом, тётушки, наконец, раскололись, что «Посикунчики» - крохотные жареные пирожки с мясом, обалденно вкусные и обязательно истекают соком, когда их ешь.
Это «обалденно вкусные» доконало меня окончательно. Я решила, что не уеду с Урала, пока не попробую эти самые «Посикунчики».
Правда, реально «обалденно вкусно», и чем-то похоже на хорошие чебуреки, только крохотные.
Моя душа после поглощения «Посикунчиков», вроде бы успокоилась. Да не тут-то было. Не успокоились тётушки и подкинули следующую мину: «А ты знаешь, что такое «Пяльнянь»?»….

Мои троюродные тётушки Воробьёва (ур. Субботина) Людмила Витальевна (приехала из Латвии - по центру) и Елена Витальевна ур.Поспелова (живёт в Перми). Про разницу в урождённых фамилиях особый будет рассказ. Он того стоит, как отражение истории нашей страны.

Протяни мне руку через столетие.

Вдруг Маина встрепенулась открытием: «Так ты – внучка Марии Фёдоровны Субботиной?! Ах! Ща!» и исчезла в закромах дома. Через минуту выбежала с махонькой хрустальной пепельницей, на дне которой был штампик-гравировка: «От Марии Фёдоровны Субботиной 1904 год»
- А это реликвия нашего рода – Мария Фёдоровна подарила пепельницу на десять лет свадьбы Валериной прабабушке Ольге Петровне – своей тётушке!
Что со мной творилось, описать трудно. Мария Федоровна умерла в 1920 году от тифа. Я ещё недавно даже не знала её имени. Только портрет очень красивой женщины всегда стоял у меня на полочке. Я любила свою бабушку априори, в мыслях залезала к ней на колени, целовала и обнимала с раннего детства. А тут в моих руках вещичка, которую она сама выбирала, сама держала и дарила. Как будто рука моей бабуленьки коснулась моей руки.
Маина, поняв моё состояние, бережно положила в пепельничку славянские писанки (пасхальные яйца), расписанные моей рукой и полученные от меня в подарок. Так встретились два дара из руки в руку почти через столетие - бабушки и внучки…

Привет, Пермь или, как выкурить засидевшихся гостей!

Поезд, выматывая последние нервы ожидания, шёл до станции пешком… Казалось, что стрелки часов идут не вперёд, а назад, и никогда уже не появится этот долгожданный перрон…
Глаза мгновенно выцепали в толпе встречающих четве-юродного брата – опять сработала родная кровь, хоть не видела его ни разу. О его существовании узнала только четыре года назад, когда забросила своё объявлении о предках Субботиных на Уральский генеалогический форум. Первый, кто поймал меня там за хвост, был Валера. Потом мы почти два года искали документальные доказательства, что мы одной крови. И вот первая встреча! Он признался, что тоже мгновенно высчитал меня в толпе пассажиров.
Позже присоединились наши троюродные тётушки, которых мы уже вдвоём с Валерой нашли год назад среди моря уральских Субботиных.
Было видно, что брат бесконечно рад нашей встречи. По-мужски, безоговорочно приказал: «Берём машину и едем ко мне. Там мама уже режет торт!»




Мама оказалась восьмидесятилетней озорной девчонкой, которая ежеминутно подскакивала то за тарелкой с пирожками, то за тортиком, то за мерзавцем-тараканом- лазутчиком из магазина, что основался недавно в подвале дома.
Имя её было таинственное и сказочное – Маина…Почти , как Наина в "Руслане и Людмиле". На вопрос, что это за необычное имя такое, она хихикнула: «Да, Майка я, но тогда была мода на всяких ОктябрИн и СталИн, вот и стала я МаИна»

Брат трепетно счастливым голосом рассказывал и рассказывал, всё, что знал, нашёл по нашему роду. Рассказ его был сумбурным, перемешанным, как будто он боялся, что вот уедут мои уши и больше никогда не приедут, а других просто не будет. Приходилось втискивать уточняющий вопрос, о ком конкретно идёт сейчас речь. Иначе потом не смогу разобраться в диктофонных записях. Да важно-то даже не что рассказывал, а как! А рассказывал он, с плохо скрываемым, счастьем )))

Наши пять голов зависли над генограммой обширной родословной, пытаясь разобраться, кто кому кем приходиться и по какой ветке.
Маине тоже нужны были наши уши, чтобы сообщить (а, может быть, и пожаловаться), как она «выкуривала», засидевшихся за полночь, приятелей сына.
Комната-то проходная, спать уже пора
- Ребята, вот этот стол надо переставить…
- Ребята вот это шкаф надо разобрать….
- Ребята, диван надо выбросить…
- А когда, тётя Маина? Время час ночи! Давайте, потом?
- Нет, ребятки, нет! Только сейчас! Сейчас же выбросить!
До выбрасывания мебели среди ночи дело так и не дошло. Полуночные посиделки постепенно растворились к удовольствию Маины.

Вот такие милые впечатления от первой встречи с роднёй