Вот лайка рыжая, зарывшись носом в снег,
С азартом и всерьёз мышкует на газоне.
Смешно и завидно: ведь нынче человек
В забвении себя лишь грабит или стонет.
Среди толпы весь день брожу,
то прихожу, то ухожу.
Вокруг меня людской поток,
чужие лица, как песок.
Часы песочные шуршат,
без боли крошится душа.
Вокруг меня людской водоворот,
Кричат, ругаются, толкаются, дерутся,
Здесь рынок жизни - покупают, продаются
Разумен тот, кто в сторону уйдет
И поглядит оттуда светлыми глазами -
Храни их, Господи, они погибнут сами!
Сегодня вечером куплю цветы,
внесу их в комнату с морозной темноты,
поставлю в вазу.
И наша комната преобразится сразу.
Куплю гвоздики разноцветные, большие,
в оборках нежных - словно их для бала сшили.
Хочу, чтоб весело они на нас глядели
неделю, или даже две недели
и, чтобы в нашей вазе медленно старея,
они забыли про голландскую свою оранжерею.
В осеннем парке мокрые деревья,
Нет снега, полусгнившая трава,
И никого – ни звука, ни души.
А на большой поляне, как на сцене,
Полсотни чаек важно выступают,
Степенные и жирные, как гуси.
Что здесь творится? Господи Исусе!
Откуда столько чаек? Почему
Не слышно криков резких, но бесшумно
Белеют птицы. Словно привидения
Торжественно танцуют менуэт.
И никого, лишь старенький бульдог
Застыл напротив, смотрит в изумленьи,
Не нарушая мокрой тишины.
Еще совсем тепло, хотя настала осень,
но в душной суете
Мы перемен не ждем, не видим и не просим,
погрязли в нищете.
Еще совсем светло, но небо побледнело...
В запойной суете
Мы в небо не глядим, нам нет до неба дела,
забыли о Христе.
Но чудно иногда пахнет парной прохладой
из тяжкой духоты,
Развеется дурман, и смотришь светлым взглядом,
и снова видишь ты.
И чувствуешь опять, как прели запах тонкий
пьянит и ранит грудь,
А синий маникюр на пальцах у девчонки
смешит и гонит грусть.