Глава 1, "Слово и его значение"

Слово и его значение
......................................................

Первая задача писателя – владеть богатым выбором слов. Подсчитано, что в нашей обиходной речи, касающейся комнат, рынка, кухни, службы и так далее – касающейся предметов и явлений повседневного быта, - мы пользуемся немногим более чем тысячью различных слов. Между тем, в сочинениях крупных писателей насчитывается от десяти до 15 тысяч слов. Мы видим, что богатство содержания, изобилие наблюдений, мыслей, чувств и так далее, требует для своего выражения большего количества слов. Вспомним Акакия Акакиевича из Гоголевской «Шинели», который никогда не мог точно выразить свои бедные мысли из-за отсутствия достаточного запаса слов, который ничего не значащим словечком «того» заменял недостающие слова. И только богатый словарь является гибким орудием писательского творчества. Расширить свой словарь можно путем обильного чтения книг по разным вопросам, как современных, так и старинных, знакомством с народными песнями, частушками, сказками, прислушиванием к разговорам на рынках, ярмарках, в чайных и на фабриках и так далее, изучая, наконец, специальные словари, как словарь Даля. Но обширный запас слов сам по себе недостаточен. Слова в иной речи вступают в сочетания друг с другом, и для того, чтобы эти сочетания были выразительны и изящны, писатель должен знать не только основное, первичное значение данного слова, но и его вторичное значение, его смысловые оттенки, его окраску, - в общем, чувствовать слово. В богатых языках, как например, в русском, часто одному понятию, одному основному значению соответствует несколько слов, отличающихся одно от другого вторичными значениями и смысловыми оттенками.
Возьмем, например, понятие «упасть». Этому понятию соответствует целый ряд слов. Например, рухнуть, грохнуться, брякнуться, шлепнуться, шмякнуться, свалиться. Основное значение всех слов – одно и то же: «упасть». Но у всех них кроме последнего есть и вторичное значение, выражающее особый звук, производимый падением; в первых трех – значение резкого и твердого звука, в последующих двух – значение мягкого и глухого звука.
Мы говорим «стена рухнула», «доска грохнулась», «гиря брякнулась», «мешок с мукой шлепнулся», «крыса со стола шмякнулась». Помимо этих вторичных значений данные слова имеют еще и смысловые оттенки. В слове «брякнуться» есть оттенок тяжести, в слове «рухнуть» - оттенок значительности и грозности, в «шлепнуться» - оттенок смешного, в «шмякнуться» - сверх смешного чувствуется еще доля брезгливости, отвращения. Мы говорим: «человек рухнул», «человек грохнулся на пол», «человек шлепнулся в лужу», «в снег», но мы не скажем «убитый шлепнулся в снег», а «убитый свалился» или «убитый рухнул в снег», т.к. оттенок смешного, присущий слову «шлепнулся», не подходит к картине убитого человека. Слова, имеющие общее основное значение и различные по вторичным значениям и смысловым оттенкам, называются синонимами. В русском языке их очень много, и писатель, конечно, должен уметь тонко различать их.
Очень часто одно и то же слово употребляется в совершенно разных значениях. (Есть и такие случаи: два слова с различными значениями произносятся одинаково, например, «пасть» - глагол и «пасть» - существительное: «пасть волка»; такие слова называются омонимами, их немного и существенного значения их наличие не имеет, мы говорим о другом). В этих случаях значение слова определяется в связи с тем, какие слова его окружают. Возьмём, например, слово «пала». Мы говорим:
Лошадь пала – околела.
Монархия пала – перестала существовать.
Крепость пала – сдалась.
Нравственно пал – стал способен на бесчестные поступки.
Наука пала – понизилась в качестве.
Рубль пал – понизился в цене.
Пал за свободу – геройски погиб.
Здесь всякий раз слово «пал» меняет свое основное значение, меняет и свои смысловые оттенки: «пал за свободу» - умер; «лошадь пала» - тоже умерла; но в первом случае слово имеет оттенок торжественности, а во втором – оттенок брезгливости. Все эти значения и оттенки даются не самим словом, а его окружающими. Иногда, сближая различные словосочетания, писатель переносит оттенок, свойственный одному, на другое. Так. Поэт может сказать «монархия пала как кляча», перенеся оттенок брезгливости, присущий словосочетанию «кляча пала» на словосочетание «пала монархия». Такой перенос оттенков значения называется «игрой слов» и имеет широкое применение, т.к. неожиданность перемещения очень заостряет мысль и производит сильное впечатление. Есть рассказы, всё действие которых построено на такой игре слов.
В юмористическим рассказе В.Дорошевича «Дело о людоедстве» исчезает, запьянствовав, околоточный надзиратель, его разыскивают и случайно арестуют купца, который говорит, что «ел пирог с околоточным надзирателем». Смысл его слов: «в обществе околоточного надзирателя», но понимают его так, будто бы пирог был начинен мясом околоточного надзирателя: «пирог с грибами, с мясом», «пирог с околоточным надзирателем». Из-за этого недоразумения купца обвиняют в людоедстве.
Весьма часто значение слова резко меняется в зависимости от интонации, от выражения голоса, с каким произносится данное слово. Предположим, мы говорим кому-нибудь с восторгом: «какой ты умный!» Предположим, что наш собеседник наболтал глупостей, и мы ему говорим с насмешкой: «какой ты умный». Словосочетание здесь совершенно одинаково, но резко различны интонации, и значение слова «умный» меняется; во втором случае это слово означает «дурак». Подобным же образом иногда бранные слова, произносимые с ласковой интонацией, приобретают значение ласковых: гладя пса, мы говорим ему: «ах ты, подлец».
Т.к. оттенки голосового выражения, оттенки интонаций почти не передаются при помощи письма – то там, где желательно интонацией изменить значение слова, дается пояснительное введение, так, чтобы читатель мог сам догадаться о нужной интонации. Например, в рассказе плохой стихотворец читает критику стихи. Критик говорит: «превосходно» с такой интонацией, что это слово приобретает противоположное значение. В таком случае должны быть приведены и сами стихи, отчетливо плохие, так, чтобы читатель заранее знал, что критик их похвалить не может. Тогда читателю будет ясно, что похвала должна пониматься навыворот, и интонация будет угадана.
Помимо указанных изменений значения, помимо указанных смысловых оттенков, у каждого почти слова есть так называемая окраска, указывающая на связь данного слова с тем или иным временем, той или иной общественной средой, с тем или иным бытовым применением. Различение писателем этой окраски весьма важно для всей словесной постройки произведении.
Язык живет. В нем все время создаются новые слова, стареют и умирают, выходят из употребления слова существующие, слова видоизменяются по своему строению. Мы теперь говорим «ступка» - двести лет назад вместо этого слова существовало слово «иготь». Мы говорим «обломок» - в старину говорили «иверень», и т.д. есть огромное кол-во обветшалых, вышедших из употребления слов. Мы теперь говорим «спокойствие» - в старину было «спокойство»; мы говорим «семейный» - в старину употреблялось «семейственный». Здесь изменилось строение слова. Слова, устаревшие целиком или в своем строении – называются архаизмами. Они имеют широкое применение в художественном творчестве, придавая слогу особенную окраску. Если писатель описывает старинное здание, то в этом описании уместны архаизмы: они, помимо самого значение слова, создают особенное ощущение старинности, усиливая этим впечатление от описания.
Наряду с архаизмами существуют неологизмы – слова, вновь созданные по образцу уже существующих. Мы говорим «послеобеденный», «вечереет». Создаются слова «последождный» (последождная радуга), «утреет». Мы говорим «повсеместно», создается «повсеградно», «повсесердно». Мы говорим «обезлюдеть», создается «обезмышить». Иногда неологизмы создаются по образцу уже существующих слов: «конка», «гимнастерка», «обмотки», «окопник», «избач» (работник в избе-читальне). Неологизмы легко могут быть созданы неудачно. Точные правила указать трудно, но часто мы чувствуем, что вновь созданное слово неуклюже. Например, неудачно образование по образцу «послеобеденный»: «послеужинный».
Иногда роль неологизма играет воскрешенное слово, употребленное в своем первоначальном, забывшемся значении. Так, например, слово «разоблачать» происходит от «облачение» - одежда, так же как слово «облако»; разоблачать – значит, раздевать. Это значение забылось, и мы говорим «разоблачать тайну», «разоблачать деятельность такой-то партии», т.е. – проникать в нечто скрываемое. Тютчев, говоря о горе, очистившейся от облаков, «раздетой», употребляет слово в его основном значении: «гора, разоблаченная с утра». Очень большое значение слов поддается воскрешению, чем достигается свежесть и выразительность языка.
Чувствовать возраст слова, его окраску в отношении времени, уметь прощупать в слове его первоначальное значение – крайне важно для писателя.
Кроме возрастной окраски у слова имеется окраска национальная, указывающая на происхождение слова от чужого языка или от какого-нибудь местного говора. Слова первого рода называются варваризмами. Таковы, например, «катастрофа», «философия», «республика», «федеративный», «механизм», «аппарат», «автомобиль» и т.д. Слова второго рода называются провинциализмами. Таковы, например, «елань» - поляна, сибирское слово, «макотра» - глиняный горшок, украинское слово, «стаканец» - муравей, тверское слово, «ракло» - бродяга, жулик, харьковское слово, и т.д.
Иные варваризмы совершенно обрусели. «Театр», «кнут», «король», «архиерей» - вполне усвоены русским языком. Прочие же ощущаются как чужеродные. Язык художественных произведений неохотно допускает варваризмы, резко выраженные – и пользуются ими, когда желательно применить, помимо основного значения слова, его смысловой оттенок. Говоря, например, о восточных садах, мы, вместо русского «винная ягода» применим варваризм «инжир», потому что восточная окраска этого слова, помимо значения, подкрепит впечатление от него. То же и с провинциализмами. Говоря о Сибири, можно сказать «поляна», можно применить провинциализм «елань», но тот же провинциализм непригоден в описании средней России.
Целый ряд слов различается по своей социальной окраске, по встречаемости своей в говоре различных социальных слоев. Есть слова «крестьянские», «городские», «поповские», «казенные» и т.д. Например, слово «душистый» имеет синонимы «духмяный» и «духовитый». Первый употребителен в крестьянской речи, второй – в речи духовенства. Если мне в рассказе надо упомянуть о цветах или надушенном платке, я применяю слово «душистый», синонимы не подойдут. Но если я рассказываю о теплом каравае хлеба, о его запахе – мне следует употребить крестьянское слово «духмяный», потому что хлеб  в мыслях связывается с русской печью, где его выпекают, с крестьянином, как хлеборобом. Но если бы понадобилось рассказывать о какой-нибудь духовной семинарии, возле которой какой-нибудь митрополит насадил цветник, - говоря об этом цветнике, следовало бы применить «духовитый». Социальная окраска слова, таким образом, также является орудием, которое усиливает словесную выразительность. Поэтому-то многие из писателей усиленно заботились о том, чтобы заставить каждого из действующих лиц в их произведениях говорить особенным языком, с яркой социальной окраской. В основном этот путь правилен. Но, конечно, писатель ошибся бы, если бы им описанные крестьяне говорили сплошь «крестьянскими» словами, чиновники – сплошь «канцелярскими», попы – сплошь «поповскими».
Разновидностью социальной окраски является окраска бытовая. Ряд слов, означающих предметы, которые имеют то или другое бытовое применение, - в производстве, в семейном быту, в общественной жизни и т.д., - окрашен соответственным образом. Слова «как «штык», «блиндаж», «палаш», «темляк», «батарея», «фугас», - окрашены военной окраской. Слова как «якорь», «трюм», «борт», - окрашены окраской морской. Словак как «стеклодув», «фуганок», «шкив», «вагранка», - окрашены «трудовой» окраской. Во всех этих случаях окраска не вполне зависит от основного значения. Достаточно сравнить два «морских» слова – «якорь» и «трос». Оба они обозначают предметы, употребляющиеся в морском деле, однако второе слово ярче окрашено, дает более отчетливое ощущение «чего-то морского». Наряду с этим множество слов окрашено сообразно тому, при каких обстоятельствах они применяются.
Есть слова «домашние», «фамильярные», «торжественные», «театральные» и тому подобные. Очень многие из этих слов лишены точного значения, а различаются по окраске. Если я пишу записку близкому приятелю, я  могу её начать: «красавчик мой». Если я пишу деловую записку человеку, с которым у меня только официальные отношения, - записку я начинаю: «уважаемый товарищ». В первом случае я вовсе не думаю о том, что мой приятель хорош собой, что он действительно красавчик. Во 2-м случае слова «уважаемый товарищ» также ничего не говорят ни об уважении, ни о дружбе. У первых слов фамильярная, приятельская окраска, у вторых окраска официальная, и эта-то окраска и заменяет значение.
В быту мы очень чутки к окраске слова. Замена официальной окраски окраской приятельской – является грубостью. Замена окраски домашней окраской торжественной – дает впечатление смешного. Если я пишу своей жене: «дражайшая супруга моя, поспешаю тебя уведомить, что ходатайство мое о приеме на государственную службу увенчалось успехом», - то этот подбор слов с официальной, торжественной окраской – смешит. Писатель должен быть вполне чуток к бытовой окраске слов и не допускать смешения различных красок. Но иногда такое смешение вводится сознательно, в изобразительных целях. Какой-нибудь купец-черносотенец, играющий роль «славянина», носящий поддевку и выстроивший дом в старорусском вкусе, может обратиться с официальным письмом, наполненным словами «простецкой» или «боярской» окраски. Само по себе такое письмо, естественно, будет смешным, но, введенное в рассказ, послужит характеристикой самого автора письма и его социальной группы.
Таким образом, смешение бытовых окрасок иногда создает само по себе окраску чисто социальную. Умелое использование бытовых окрасок вообще является сильным изобразительным средством. Мы знаем, например, что в плохих романах и в плохих сердцещипательных пьесах действующие лица разговаривают «возвышенным» языком, то есть пересыпанным словами и оборотами с торжественной окраской. Если мы введем в наш рассказ какую-нибудь даму городских обывательских кругов, пустую, вздорную кривляку, и заставим её говорить при самых обыкновенных обстоятельствах именно такими театральными, торжественными словами, то её образ, её характер, её социальное сродство – станут сразу ясными.
Из всего, что сказано, видно, какое огромное значение для писателя имеет значение и умение в слове различать его оттенки.
Но как бы ни был вообще богат и гибок язык, он не может сам по себе покрыть все сочетания мыслей и образов, которые могут быть в жизни. Слово, со всеми своими оттенками, относится к целому ряду явлений или предметов, а каждый данный отдельный предмет не всегда словом покрывается. У меня, скажем, есть круглый дубовый стол. И если я желаю сказать именно о нем – я не найду ни одного слова, которое определило бы этот мой стол. Я должен сказать именно «круглый дубовый, на одной ножке, низкий, тяжелый» - и так далее. Так как подобных определений может быть огромное количество, то мне надо в целях экономии слова уяснить себе, с какой стороны данный предмет меня больше интересует.
Если, допустим, я желаю продать мой стол и продать подороже, - я укажу на те его признаки и свойства, которые особенно ценятся: «дубовый, очень прочный»; если я хочу рассказать, что за этим столом сидит дружная, оживленно беседующая компания, я укажу, - что стол «круглый», т.к. за круглым столом всегда теснее сидится. Если я хочу сообщить, что, вскочив в гневе из-за стола, я так сильно его толкнул, что он откатился, - следует упомянуть, что стол «тяжелый». И так далее. Словосочетания строятся по линии нужности. Хорошо организованная речь не терпит ничего излишнего, ничего ненужного.
Но нередко наличный запас слов не дает возможности быстро, кратко и выразительно выделить нужную черту. Тогда прибегают к особым словесным построениям, которые называются тропами и в которых происходит применение слов не в прямом, не в основном, а в измененном значении. Троп – средство обновления и обогащения языка. Наша повседневная речь изобилует тропами, привычными и устойчивыми; в художественных произведениях тропы создаются наново. Основных тропов два: метафора и метонимия.